Им тоже знакомы ужасы войны: Вспоминаем, как чехословацкие дети переживали катастрофу

«Я родился в Праге в 1929 году. Моя семья была довольно богатой и зажиточной. У нас была пятикомнатная квартира на набережной Палацкого. Мой отец занимался оптовой торговлей зерном. У него был склад в Чаславе, где он покупал зерно у фермеров, а затем перепродавал в Праге на товарной бирже. Мать, как тогда было принято, была домохозяйкой».

«В июле 1942 года прибыл транспорт AAu и мы отправились на нем в Терезин. Сначала мы с братом жили в «Ганноверских казармах», потом нас перевели в дом молодежи L 417. Там мы жили в бывшей школе в тренажерном зале…

…Условия жизни в Терезине были разные. Хуже всего приходилось старым больным людям. У еврейской общины не было достаточно возможностей, чтобы улучшить положение всех заключенных, так что в первую очередь заботились от детях и молодежи, в которых видели надежду на будущее. Поэтому нам в детских домах было немного лучше…

…В Терезине прошло для меня время юности, когда мир открылся передо мной. Тогда мы даже на секунду не могли представить, что не выживем. Для нас это было своего рода «интермеццо», такой ночной кошмар. Мы думали, что наша настоящая жизнь еще впереди, и мы не представляли, что можем той жизни и той свободы не дождаться… Жизнь в Терезине была далека от того ужаса, который ждал меня позже».

Освенцим

«До нас стали доходить слухи о том, что происходило в тех мрачных зданиях, которые стояли в десятках или сотнях метров от нашего лагеря и были оснащены высокой трубой, постоянно исторгавшей пламя и дым. Это был крематорий, где сжигали людей. Не знаю, слышали ли мы уже тогда о газовых камерах, но в любом случае об этом страшно было думать…

…В детский блок приходил Менгеле, которого я очень хорошо запомнил. Вообще Менгеле не вызывал никакого страха, он был очень деликатным и приличным человеком, который ходил в эсесовской форме и в белых перчатках. Он всегда был очень добр к детям и спрашивал их, довольны ли они своими воспитателями и нет ли у них жалоб. Он вел себя как дядюшка, добрый страж порядка и благополучия детей. В моих глазах тогда Менгеле не был тем ужасным убийцей, которым являлся на самом деле…

…Я узнал, что моя мать была убита в газовой камере в нескольких десятках метров от меня вместе с другими заключенными, которые не годились для работы. О судьбе моего брата у меня не было никаких известий, но вскоре один человек из карантинного лагеря принес мне новость, что он жив, и даже хотел получить за это известие кусок хлеба. Это было последнее сообщение о моем брате…

…Рядом с нами был лагерь с цыганами и мы говорили через проволоку с цыганскими девочками. Некоторые из них были чешками и мы были счастливы, что встретились с землячками. Потом цыганский лагерь в один день исчез: мы знали, что происходит в газовых камерах».

Гросс-Розен

«В то время, весной 1945 года, меня оставили все силы и я стал поддаваться сонному настроению, мной овладевали галлюцинации. Мы уже не могли выходить наружу, так что я целый день лежал. А тот, кто ложился, — начинал умирать. Это было началом предсмертной агонии, когда меня охватили сладкое бездействие и усталость. Но вдруг во мне пробудилась моя духовная сторона: перед глазами будто встал фильм из прошлого, картины Праги, всей моей жизни, моего детства и людей, которых я любил. И тогда я себе сказал: "Война уже должна идти к концу. Раз я выдержал три года, то могу протерпеть еще несколько недель. Я не умру здесь среди грязи и вшей, не паду безымянной жертвой". И я собрал последние силы и поднялся».

 

«Это был худший день моей жизни»

Из воспоминаний Элы Вайсбергер, чье детство прошло в городе Лом-у-Мосту у немецкой границы. Ее отец-еврей в 1938 году был арестован гестапо и пропал. После погромов «Хрустальной ночи» они с матерью-чешкой были высланы из родного города.

Детство

«Я выросла в Лому-у-Мосту, где очень небольшая еврейская община. Большинство в ней составляли мои родственники — кузины и сестры моего отца, которые жили в смешанных браках. Моя мать жила в Моравии и была отправлена в Судеты учить немецкий. Там она познакомилась с моим отцом и вышла замуж еще до того, как ей исполнилось восемнадцать. Немецкий язык она хорошо так и не выучила».

Хрустальная ночь

«Думаю, это был худший день моей жизни. Отца с нами уже не было. Как только немцы вошли в Судетскую область, его вызвали в гестапо, поскольку он был первым в списке врагов Рейха. Он тогда заявлял, что выплатит десять тысяч крон тому, кто убьет Гитлера. Больше мы никогда его не видели и не знаем, что с ним случилось.

Вечером 9 ноября 1938 года к нам пришел знакомый отца и сказал, что в Дольним Лому против нас готовится большая демонстрация, и посоветовал маме закрыть наш магазин между Долним и Горним Ломом и подготовиться к нападению. Мама этому еще не верила и думала, что немцы сами разберутся между собой.

До сих пор я слышу звук барабанов, с которыми шли на нас из Дольниго Лому члены Гитлерюгенд. Когда они подошли к нашему дому и начали кричать «Juden raus, Juden nach Palestina», мама вытащила нас из постели. 

Наша тетя ночевала с нами и мама ей сказала: «Быстрее, быстрее Грета, мы должны спрятаться», — она запихнула свое белье под ночную рубашку и мы побежали на чердак. Моя сестра внезапно пропала — она спряталась в ванной. Прежде чем мы вытащили ее оттуда, люди начали бить окна и забираться в дом: они хотели добраться до сейфа и грабили, что могли. На чердаке было холодно, а мы были в одних пижамах... Это продолжалось целую ночь, и это была самая долгая ночь в нашей жизни.

Утром повсюду текла вода и мама сказала: «Они хотят нас затопить». Потом мы услышали, как они уходят и выносят из квартиры вещи. Потихоньку мы спустились вниз, чтобы посмотреть, что там происходит. Первое, что я увидела, была ванна, наполненная кроваво-красной водой, в которой плавали рождественские карпы. Кровь была оттого, что погромщики отмывали руки после битья стекол».

После высылки в Брно

«Я ходила там в школу и помню, что как-то раз нас взяли из школы на вокзал, находившийся за углом, чтобы мы стояли в колонне, встречавшей Гитлера. Нам сказали, что мы не должны зиговать, а только стоять и приветствовать его. Я не могла на него даже взглянуть и я скажу, почему. Мой папа слушал его выступления по радио и приемник дрожал, когда он кричал Juden raus — тогда мы всегда затыкали уши. Эта привычка у меня осталась до сих пор».

 

Перед войной

«Для жителей Моленбурка Вторая мировая война была объявлена уже 25 января 1938 года. Тогда жители края были удивлены необычным природным явлением — северным сиянием… Это явление люди истолковали как знамение о скором начале войны, которая была уже не за горами».

Оккупация

«Началась оккупация и жилось очень плохо. Были выселены тринадцать окрестных деревень и немцы собирались выселить и Моленбурк: некоторых жителей уже отправили в Гоуску. В Моленбурке был назначен комендант, который поселился в лучшем здании в городе — на вилле Гоудцовых. Он должен был управлять всей жизнью в селе…

…В школе изучение немецкого языка стало обязательным: в первую очередь требовалось выучить и петь немецкий гимн и другие немецкие песни…

…В Шошувце какое-то время размещались русские пленные, возможно партизаны. Люди с детьми ходили к ним и приносили хлеб, а они в свою очередь им давали разные игрушки: голубей, медведей, клюющих кур и другие. За хлеб или другую еду они были очень благодарны.

В окрестностях ходило много партизан и беглецов. Люди этого очень боялись, поскольку за одну невыдачу грозила смерть. Кроме того в Шошувце были убиты двое жандармов, возможно, за то, что сообщили немцам о нахождении партизан.

Однажды ночью друг отца привел к нам из Слоупа русского партизана, который хотел как можно скорее попасть в Корженице — в лес, к другим партизанам. Папа дал ему свою одежду, а мама напекла пирогов. Утром мы всей семьей направились в Прусек, где у нас было поле, якобы чтобы косить рожь. Русскому отец тоже дал косу и мы пошли тропинками к полю. Но черти принесли коменданта, который ехал на лошади и, заметив нас, пустился за нами. Как только он догнал нас, спросил, куда идем и кто это с нами. Отец ответил, что мы идем косить рожь и нам взялся помочь шурин из Ваврженице. Комендант наказал отцу явиться к нему за обувью, которая требует починки, и направился к мельнице проверять, как идет молотьба. Было очень страшно.

Как только мы пришли на поле, папа сразу отправился с русским в лес, где передал его дровосекам, которые затем завели его за село Ждярна».

Освобождение

«Девятого мая утром через Моленбрук начали проезжать колонны машин с вооруженными до зубов немцами. Это было ужасно. Немцы узнали что из Слоупа и Острова едут русские. Началась страшная паника: немцы уезжали, автомобили и танки застревали на лугах, солдаты вылезали из них и убегали в лес. Вот так в Моленбруке закончилась Вторая мировая война.

К нам приехал один танк с русскими солдатами и сразу отъехал, как только выяснилось, что немцев у нас больше нет. Затем прибыли русские военные и люди встречали их с музыкой, радуясь, что войне конец. Однако вечером прибыли и другие солдаты: румыны и власовцы, которые украли все, что попалось на их пути. Люди запирались в домах, чтобы их не ограбили. На следующий день вновь пришли русские и навели порядок. Наконец люди перестали бояться и в селе началась новая жизнь».